Новая экономическая политика (НЭП) была принята 14 марта 1921 года X съездом РКП(б), сменив политику «военного коммунизма», проводившуюся в ходе Гражданской войны и интервенции, которые привели Советскую Россию к экономическому упадку. Необходимость экономических реформ, которые новая власть рассматривала как исключительно временную и вынужденную, неплохо иллюстрирует хотя бы тот факт, что на свой съезд большевики собрались в те же дни, когда в Кронштадте разгорелся мятеж против «военного коммунизма». И всё же бесспорно разрушительный «военный коммунизм» и невосполнимый урон человеческим ресурсам в ходе военных действий, «красного» и «белого» террора – не единственные причины поворота к НЭПу: следует признать, что коллапс экономики наступил ещё раньше, и уже в начале Первой мировой войны стало понятным, что производственные мощности не справляются даже с военными заказами.
Во время военных действий были разрушены многие шахты и рудники. Из-за нехватки топлива и сырья останавливались заводы. Ситуацию усугублял и транспортный кризис. Рабочие были вынуждены покидать города и уезжать в деревню. Значительно сократился объём промышленного производства, а вследствие этого – и производства сельскохозяйственного. Крестьяне, возмущённые действиями продотрядов, не только отказывались сдавать зерно, но и стали активно подниматься на вооружённую борьбу. Продразвёрстка была отменена и заменена натуральным продналогом, который был примерно вдвое ниже. Столь значительное послабление дало определённый стимул к развитию производства уставшему от войны крестьянству.
Введение продналога не стало единичной мерой. Инициатором возвращения в экономическую жизнь некоторых черт дореволюционного уклада стал В. И. Ленин, и X съезд провозгласил Новую экономическую политику. Её суть – допущение рыночных, товарно-денежных отношений. НЭП, повторим, рассматривался как временная политика, направленная на создание условий для социализма. Были разрешены различные формы собственности, использование наёмного труда, привлечение иностранного капитала в форме концессий, была проведена денежная реформа, в результате которой рубль стал конвертируемой валютой – все эти меры дали ощутимый эффект в короткое время.
«В городе неистовствовал НЭП. Он отличался от московского НЭПа прежде всего самими нэпманами, которые здесь в большинстве своём были представителями дореволюционной коммерческой знати и были тесно связаны с ещё сохранившимися обломками столичной аристократии. Ленинградские нэпманы охотно женились на невестах с княжескими и графскими титулами и в своём образе жизни и манерах всячески подражали старому петербургскому “свету”…
…В знаменитом Владимирском клубе, занимавшем роскошный дом с колоннами на проспекте Нахимсона, функционировало фешенебельное казино с лощеными крупье в смокингах и дорогими кокотками. Знаменитый до революции ресторатор Фёдоров, великан с лицом, напоминавшим выставочную тыкву, вновь открыл свой ресторан и демонстрировал в нём чудеса кулинарии. С ним конкурировали всевозможные “Сан-Суси”, “Италия”, “Слон”, “Палермо”, “Квисисана”, “Забвение” и “Услада”.
По вечерам открывался в огромных подвалах “Европейской гостиницы” и бушевал до рассвета знаменитый “Бар”, с его трехэтажным, лишённым внутренних перекрытий залом, тремя оркестрами и уймой столиков, за которыми сидели, пили, пели, ели, смеялись, ссорились и объяснялись в любви проститутки и сутенёры, художники и нэпманы, налётчики и карманники, бывшие князья и княгини, румяные моряки и студенты. Между столиков сновали ошалевшие от криков, музыки и пестроты лиц, красок и костюмов официанты в белых кителях и хорошенькие, кокетливые цветочницы, готовые, впрочем, торговать не только фиалками.
“Короли” ленинградского НЭПа – всякого рода Кюны, Магиды, Симановы, Сальманы, Крафты, Фёдоровы обычно кутили в дорогих ресторанах – “Первом товариществе” на Садовой, Фёдоровском, “Астории” или на “Крыше” “Европейской гостиницы”. Летом славился ресторан курзала Сестрорецкого курорта с его огромной открытой, выходящей на море террасой и только входившим тогда в моду джазом. Сюда любили приезжать на машинах ночью, после премьер в “Свободном театре” Утёсова, или в мюзик-холле, или в театре комедии, арендованном в порядке частной антрепризы Надеждиным и Грановской — очень талантливыми комедийными актёрами, любимцами города.
Здесь, за роскошно сервированными столиками на прохладной от ночного залива мягко освещённой террасе, под тихий рокот прибоя, “короли” завершали миллионные сделки, торговались, вступали в соглашения и коммерческие альянсы и тщательно обсуждали “общую ситуацию”, которая, по их мнению, в 1928 году складывалась весьма тревожно.
Самые дальновидные из них начинали понимать, что “временное отступление” подходит к концу и что молодая, но уже окрепшая за эти годы государственная промышленность, кооперация и торговля начинают наступать на частный сектор…»
(Лев Шейнин, «Волчья стая»)
Перед советским государством стояли проблемы финансовой стабилизации, а значит, подавление инфляции и достижение сбалансированного государственного бюджета. Стратегия государства, нацеленная на выживание в условиях кредитной блокады, определила первенство СССР в составлении балансов производства и распределении продуктов. Новая экономическая политика предполагала государственное регулирование смешанной экономики с использованием плановых и рыночных механизмов.
Главная политическая цель НЭПа – снять общественную напряжённость, укрепить социальную базу советской власти в виде союза рабочих и крестьян – «смычки города и деревни». Экономическая цель – предотвратить дальнейшее усугубление разрухи, выйти из кризиса и восстановить хозяйство. Социальная цель – обеспечить благоприятные условия для построения социалистического общества, не дожидаясь мировой революции. Кроме того, НЭП был нацелен на восстановление нормальных внешнеполитических связей, на преодоление международной изоляции.
Все три цели были, в основном, достигнуты, хотя неправильно думать, что всё прошло без сучка, без задоринки. Наблюдались и диспаритет цен, и кризис инвестиций, и сильная инфляция. НЭП в чистом виде, по сути существовал только до 1926 года – затем гайки начали закручивать: тарифы на грузовые перевозки подняли, частникам запретили передавать в аренду недвижимость и оборудование, ввели налог на сверхприбыль. К тому же, с самого начала НЭПа партийно-государственные верхи исповедовали политику его дискредитации: официальная пропаганда подавала частника – «нэпмана» как классового врага. С середины 1920-х годов меры по сдерживанию развития НЭПа сменились курсом на его свертывание.
«– Это же нэпманы, – объявил Генка – Посмотрите, как нелепо расплылася рожа НЭПа… Он толстый, лысый, в очках, у неё тоже волосы крашеные…»
(Анатолий Рыбаков, «Бронзовая птица»)
Перепись 1650 тыс. промышленных предприятий, проведённая в марте 1923 года, показала, что 88,5% предприятий находятся в руках частных предпринимателей или арендуются. На долю государственных предприятий приходилось 8,5%, а на кооперативные предприятия – 3,0%. Однако 84,5% рабочих были заняты на государственных предприятиях.
Всё это ставило перед профсоюзами необходимость перестройки своей работы. 17 января 1922 года в газете «Правда» были опубликованы тезисы «О роли и задачах профсоюзов в условиях новой экономической политики», принятые Политбюро ЦК РКП(б). Тезисы обозначили новый курс профсоюзов в условиях НЭПа. В документе указывалось, что в условиях, когда допускается развитие торговли и капитализма, а госпредприятия переходят на хозрасчет, неизбежно будет возникать противоречие между рабочими массами и администрациями предприятий. Учитывая неизбежность возникновения конфликтных ситуаций, тезисы называли главной задачей момента защиту профсоюзами классовых интересов пролетариата. Для этого аппарату профсоюзов предлагалось так перестроить свою работу, чтобы он имел возможность активно защищать своих членов перед лицом работодателей. За профсоюзами признавалось право на создание конфликтных комиссий, стачечных фондов, фондов взаимопомощи и т. п.
«Прошёл месяц, а хозяин и не заикался о заработной плате.
Несколько раз Александра Сергеевна робко спрашивала мальчика:
– Ну как, Лешенька?
– Ещё не платили.
– Ты бы спросил у него, детка. А? Что же это, в конце концов, за работа такая – без денег!
– Что же я могу сделать? – сердился Лёнька. – Он сам не заговаривает; а мне неудобно.
– Неудобно!!! – язвительно смеялся Вася, нарезая толстыми ломтями ситник с изюмом, который он получал в булочной в счЁт зарплаты. – Мы бы такого хозяйчика давно к ногтю взяли. В союз заявите – сразу его прижмут!»
(Алексей Пантелеев, «Лёнька Пантелеев»)
К началу 1920-х годов профсоюзное движение обладало разветвлённой системой союзных и межсоюзных органов. В ВЦСПС входило 23 отраслевых профсоюза, объединявших в своих рядах 6,8 млн человек.
Для того чтобы отвечать потребностям времени, профсоюзам пришлось изменить своё организационное строение. В годы Гражданской войны вся работа профсоюзов концентрировалась вокруг межсоюзных объединений. Повсеместно существовали межсоюзные органы: губернские советы профсоюзов, бюро или уполномоченные ВЦСПС, уездные бюро и местечковые секретариаты.
Необходимо добавить, что профсоюзы сыграли колоссальную роль в ликвидации неграмотности и малограмотности среди населения.
Засуха 1921 года в хлеборобных районах Украины, Кавказа, Крыма, Приуралья и Поволжья привела к массовому голоду, от которого умерло порядка 5 млн человек. Городской рабочий получал в день 225 г хлеба, 7 г мяса или рыбы, 10 г сахара. По стране бродили миллионы беспризорных детей. Свирепствовали эпидемии тифа, холера, оспы, испанки. Преступность и бандитизм охватили различные регионы страны.
В экстренном порядке была создана Центральная комиссия помощи голодающим под председательством М. И. Калинина, председателя ВЦИК. Крестьянство пострадавших районов освобождалось от натурального налога, получило в качестве помощи миллионы пудов хлеба. В стране проводилась кампания помощи голодающим. На предприятиях и в учреждениях ежемесячно профсоюзы организовывали сбор продовольствия и денежных средств.
Продналог был первоначально установлен на уровне примерно 20% от чистого продукта крестьянского труда (то есть для его уплаты требовалось сдать почти вдвое меньше хлеба, чем при продразвёрстке), причём впоследствии его намечалось снизить до 10% урожая и перевести в денежную форму.
Земельный кодекс РСФСР был принят 30 октября 1922 года и введён в действие с декабря того же года. Он «навсегда отменял право частной собственности на землю», недра, воды и леса в пределах РСФСР. Сдача земли в аренду разрешалась на срок не более одного севооборота (при трёхполье – три года, при четырёхполье – четыре года и т. д.). При этом предусматривалось, что «никто не может получить по договору аренды в своё пользование земли больше того количества, какое он в состоянии дополнительно к своему наделу обработать силами своего хозяйства». Использование крестьянами наёмного труда допускалось лишь при «непременном сохранении применяющим его хозяйством своего трудового строя, то есть при условии, если все наличные трудоспособные члены хозяйства наравне с наёмными рабочими принимают участие в работе хозяйства» и при условии невозможности хозяйства самому выполнить эту работу.
Необходимо, однако, отметить тот факт, что зажиточные крестьяне облагались налогом по повышенным ставкам. Таким образом, с одной стороны, была предоставлена возможность улучшать благосостояние, но с другой, не было смысла слишком разворачивать хозяйство. Всё это вместе взятое привело к «осереднячиванию» деревни. Благосостояние крестьян в целом по сравнению с довоенным уровнем повысилось, число бедных и богатых уменьшилось, доля середняков возросла.
Крестьянский вопрос вышел на первый план на втором этапе Нэп, после того, как в Грузии в 1924 году вспыхнуло крупное крестьянское восстание. Активным сторонником продолжения НЭПа являлся Н. И. Бухарин, член политбюро ЦК, один из руководителей партии и государства. В 1925 году он обратился к крестьянам с лозунгом: «Обогащайтесь, накапливайте, развивайте своё хозяйство!», указав, что «социализм бедняков это паршивый социализм». Н. И. Бухарин предлагал расширить возможности для использования наёмного труда.
Другие партийные деятели во главе с Е. А. Преображенским, председателем Финансового комитета ЦК РКП(б) и СНК, опасались, что «кулаки» забирают экономическую и политическую власть в деревне, поэтому требовали борьбы с кулачеством.
«– Этот Бородин, по-улишному Титок мы его зовём, вместе с нами в восемнадцатом году добровольно ушёл в Красную гвардию. Будучи бедняцкого рода, сражался стойко. Имеет раны и отличие – серебряные часы за революционное прохождение. Служил он в Думенковом отряде. И ты понимаешь, товарищ рабочий, как он нам сердце полоснул? Зубами, как кобель в падлу, вцепился в хозяйство, возвернувшись домой… И начал богатеть, несмотря на наши предупреждения. Работал день и ночь, оброс весь дикой шерстью, в одних холстинных штанах зиму и лето исхаживал. Нажил три пары быков и грызь от тяжелого подъёма разных тяжестев, и всё ему было мало! Начал нанимать работников, по два, по три. Нажил мельницу-ветрянку, а потом купил пятисильный паровой двигатель и начал ладить маслобойку, скотиной переторговывать. Сам, бывало, плохо жрёт и работников голодом морит, хоть и работают они двадцать часов в сутки да за ночь встают раз по пять коням подмешивать, скотине метать. Мы вызывали его неоднократно на ячейку и в Совет, стыдили страшным стыдом, говорили: “Брось, Тит, не становись нашей дорогой Советской власти поперёк путя! Ты же за неё страдалец на фронтах против белых был…” … Ну, он, то есть Титок, нам отвечает: “Я сполняю приказ Советской власти, увеличиваю посев. А работников имею по закону: у меня баба в женских болезнях. Я был ничем и стал всем, всё у меня есть, за это я и воевал. Да и Советская власть не на вас, мол, держится. Я своими руками даю ей что жевать, а вы – портфельщики, я вас в упор не вижу”…»
(Михаил Шолохов, «Поднятая целина»)
Однако даже такая половинчатая реформа дала определённые результаты, и к 1926 году продовольственное снабжение значительно улучшилось.
Возобновилось проведение (1921–1929) крупнейшей в России Нижегородской ярмарки.
В общем, НЭП благотворно сказалась на состоянии деревни. Во-первых, у крестьян появился стимул работать. Во-вторых, (по сравнению с дореволюционным временем) у многих увеличился земельный надел – основное средство производства.
Радикальные преобразования произошли и в промышленности. Главки были упразднены, а вместо них созданы Тресты – объединения однородных или взаимосвязанных между собой предприятий, получившие полную хозяйственную и финансовую независимость, вплоть до права выпуска долгосрочных облигационных займов. Уже к концу 1922 года около 90% промышленных предприятий были объединены в 421 трест, причём 40% из них было централизованного, а 60% – местного подчинения. Тресты сами решали, что производить и где реализовывать продукцию. Предприятия, входившие в трест, снимались с государственного снабжения и переходили к закупкам ресурсов на рынке. Законом предусматривалось, что «государственная казна за долги трестов не отвечает».
Высший совет народного хозяйства (ВСНХ), потерявший право вмешательства в текущую деятельность предприятий и трестов, превратился в координационный центр. Его аппарат был резко сокращён. Именно в то время появился хозяйственный расчёт, при котором предприятие (после обязательных фиксированных взносов в государственный бюджет) имеет право само распоряжаться доходами от продажи продукции, само отвечает за результаты своей хозяйственной деятельности, самостоятельно использует прибыли и покрывает убытки. В условиях НЭПа, писал В. Ленин, «государственные предприятия переводятся на так называемый хозяйственный расчёт, то есть, по сути, в значительной степени на коммерческие и капиталистические начала».
Не менее 20% прибыли тресты должны были направлять на формирование резервного капитала до достижения им величины, равной половине уставного капитала (вскоре этот норматив снизили до 10% прибыли до тех пор, пока он не достигал трети первоначального капитала). А резервный капитал использовался для финансирования расширения производства и возмещения убытков хозяйственной деятельности. От размеров прибыли зависели премии, получаемые членами правления и рабочими треста.
Стали возникать синдикаты – добровольные объединения трестов на началах кооперации, занимавшиеся сбытом, снабжением, кредитованием, внешнеторговыми операциями. К концу 1922 года 80% трестированной промышленности было синдицировано, а к началу 1928 года насчитывалось 23 синдиката, которые действовали почти во всех отраслях промышленности, сосредоточив в своих руках основную часть оптовой торговли. Правление синдикатов избиралось на собрании представителей трестов, причём каждый трест мог передать по своему усмотрению большую или меньшую часть своего снабжения и сбыта в ведение синдиката.
Реализация готовой продукции, закупка сырья, материалов, оборудования производилась на полноценном рынке, по каналам оптовой торговли. Возникла широкая сеть товарных бирж, ярмарок, торговых предприятий.
«– Только что-с довершил я, Владимир Васильевич, маленькую коммерческую комбинацию. Разрешите в двух словах?
– Да.
– Спичечному, видите ли, Полесскому тресту понадобился парафин. На внешеторговской таможне имелся солидный пудик… <…>
– Две недели тому назад гражданин Докучаев покупает на таможне парафин и продаёт Петpогубхимсекции. Играет на понижение. Покупает у Петpогубхимсекции и продаёт Ривошу. Покупает у Ривоша и перепродаёт Севеpо-Югу. Покупает у Севеpо-Юга, сбывает Техноснабу и находит желателя в Главхиме. Покупает в Главхиме и предлагает… Спичтpесту. Причём, изволите видеть, при всяком пеpевеpте процент наш, позволю себе сказать, в побpатанье…
— …с совестью и с законом? <…>
— Сегодня Спичтpест забирает парафин с таможни.
— Так, следовательно, и пролежал он там все эти две недели?
— Hе воpохнулся. Чокнемся, Владимир Васильевич! <…>
Ему хочется похвастать:
— Пусть кто скажет, что Докучаев не по добpосовести учит большевиков торговать»
(Анатолий Мариенгоф, «Циники»)
Несмотря на то, что параллельно с добросовестными производственниками под личиной предпринимателей орудовали многочисленные полукриминальные дельцы, к 1926 году индекс промышленного производства увеличился более чем в 3 раза; сельскохозяйственное производство возросло в 2 раза и превысило на 18% уровень 1913 года.
Добавим, что образ жулика-дельца во времена НЭПа выведен в произведениях множества писателей, описывающих то время – достаточно вспомнить «подпольного миллионера» Корейко из «Золотого теленка» Ильфа и Петрова. И вообще, дадим слово зицпредседателю Футу:
«При военном коммунизме я, правда, совсем не сидел, исчезла чистая коммерция, не было работы. Но зато как я сидел при НЭПе! Как я сидел при НЭПе! Это были лучшие дни моей жизни! За четыре года я провёл на свободе не больше трёх месяцев. Я выдал замуж внучку, Голконду Евсеевну, и дал за ней концертное фортепьяно, серебряную птичку и восемьдесят рублей золотыми десятками. А теперь я хожу и не узнаю нашего Черноморска. Где это всё? Где частный капитал? Где первое общество взаимного кредита? Где, спрашиваю я вас, второе общество взаимного кредита? Где товарищество на вере? Где акционерные компании со смешанным капиталом? Гдё это всё? Безобразье!..»
Часть творческой интеллигенции с готовностью приняла идею «культурной революции» и её преобразовательный пафос и считала, что «буржуазное» искусство неизбежно умрёт вместе с буржуазным строем. Соответственно, необходимы новые выразительные средства и новый творческий язык, соответствующий преобразованиям в стране.
Искусство начало оживать с началом НЭПа в 1921 году. По словам критика Абрама Эфроса, авангард «стал официальным искусством новой России». Годы НЭПа стали настоящим буйством школ, направлений и течений с самыми причудливыми названиями и концепциями: «Утвердители нового искусства» («Уновис») Казимира Малевича, «Мастера аналитического искусства» («МАИ»), «Зорвед» («Зрение+ведение»), Коллектив расширенного наблюдения (КОРН), Леф (Левый фронт искусств) Владимира Маяковского, Объединение современных архитекторов (ОСА), Новое общество живописцев (НОЖ). Главную роль в них играли мастера, добившиеся признания ещё до революции.
Художники 1920-х годов считали, что их искусство должно непосредственно служить новому обществу, многие из них отказывались от традиционной стендовой живописи и переключались на создание рекламы, «революционного» фарфора, плакатов, агитации, подготовку массовых праздников и даже разработку одежды для рабочих. Аналогично, поэты, вроде Владимира Маяковского, писали агитационные поэмы, стихи и даже рекламные слоганы. Многие художники сотрудничают в 1920-е годы с театрами, разрабатывая для них костюмы и декорации.
Одной из центральных фигур советского авангарда был театральный режиссёр Всеволод Мейерхольд.
«Вадим Шершеневич в одной из своих рецензий после очередной мейерхольдовской премьеры нагло скаламбурил: “Ах, как мне надоело смотреть на райхитичные ноги!” Эпоха, к счастью, была не чересчур деликатной.
Во второй рецензии он написал ещё наглей: “Конечно очень плохо играла Зинаида Райх. Это было ясно всем. Кроме Мейерхольда. Муж, как известно, всегда узнает последним”.
На следующий день после неотпразднованной свадьбы Мейерхольд спросил меня (мы снова стали приятелями):
— Как ты думаешь, Анатолий, она будет знаменитой актрисой?
— Кто?
— Зиночка.
Я вытаращил глаза:
— Почему актрисой, а не изобретателем электрической лампочки?
Тогда, по наивности, я ещё воображал: для того чтобы стать знаменитой актрисой, надо иметь талант, страсть к сцене, где-то чему-то учиться. А потом лет пять говорить на сцене: “Кушать подано!”.
Мейерхольд вздернул свой сиранодебержераковский нос:
— Талант? Ха! Ерунда!
И ткнул себя пальцем в грудь, что означало: “Надо иметь мужем Всеволода Мейерхольда! Вот что надо иметь. Понял? И всё!”
Мастер оказался прав. Я бы добавил: “Ещё полезно иметь дуру-публику”. Примерно так же Мейерхольд относился, по крайней мере на словах, и к драматической литературе:
— При чём тут пьеса? Что такое пьеса? Дай мне справочник “Вся Москва” или телефонную книжку, и я сделаю гениальный спектакль.
Хорошей актрисой Зинаида Райх, разумеется, не стала, но знаменитой – бесспорно. Своё чёрное дело быстро сделали: во-первых, гений Мейерхольда; во-вторых, её собственный алчный зад; в-третьих, искусная портниха, резко разделившая этот зад на две могучие половинки; и наконец, многочисленные ругательные статейки. Ведь славу-то не хвалебные создают! Кому они интересны? Это бы давно надо понять нашим незадачливым критикам.
Про “Всю Москву” и телефонную книжку Мейерхольд охотно говорил, а ставил “Маскарад”, “Ревизор”, “Лес”, “Доходное место”, “Смерть Тарелкина”.
(Анатолий Мариенгоф, «Мой век, моя молодость, мои друзья и подруги»
Важнейшим театром эпохи НЭПа стал Театр Вахтангова, основанный в 1921 году. Авангардная постановка сказки «Принцесса Турандот» (1922) стала визитной карточкой театра и принесла ему широкую популярность. В 1926 году вахтанговцы предложили написать Михаилу Булгакову лёгкую комедию для своего театра. Так появилась «Зойкина квартира», в которой за лёгким водевильным сюжетом скрывалась жёсткая сатира на советскую действительность.
При том при всём необходимо напомнить, что именно на 1920-е годы пришлись первые репрессии по отношению к людям искусства и науки. Новый уголовный кодекс вступил в силу уже 1 июня 1922 года. 19 мая В. И. Ленин направил инструкцию Ф. Э. Дзержинскому «о высылке за границу писателей и профессоров, помогающих контрреволюции», с требованием «собрать систематические сведения» о всех подозрительных.
«Подозрительными» являлись многие: в Москве по инициативе Н. Бердяева открылась «Вольная академия духовной культуры»; возобновилось издание многих дореволюционных журналов: «Былое», «Голос минувшего», «Право и жизнь», «Вопросы философии и психологии», «Экономист», «Артельное дело». В 1922 году вышел первый номер альманаха «Шиповник», авторами которого были В. Ходасевич, Ф. Сологуб, А. Ахматова, Л. Леонов, Б. Зайцев, А. Эфрос и др. Активизировали свою деятельность частные издательства: «Берег», «Мысль», «Цех поэтов», «Парфенон». Функционировали «Философское общество» при Петроградском университете и аналогичные организации в Костроме, Саратове, Ростове-на-Дону. «Вольнодумцы» засели в ведущих университетах страны, так что XII партконференция, обсуждавшая задачи партии в связи с возрождением буржуазной идеологии в стране, по сути дала команду «фас» карательным органам. В августе–сентябре 1922 года по административному решению Объединенного государственного политического управления без суда и следствия за границу было выслано около 200 человек – профессоров, общественных деятелей, философов.
В 1920-е годы общество, вышедшее из двух войн, испытывало острую необходимость в физическом и духовном отдыхе. Однако изменившиеся условия привели к существенной трансформации представлений об отдыхе и досуге. Одной из главных тенденций в изменении этих представлений стала коллективная форма отдыха и досуга. Население могло посещать вечера вопросов и ответов, музыкальные концерты, выставки и спектакли, секции и кружки, провести вечер в парке отдыха. Широкое распространение получили публичные лекции на разные темы, посещение изб-читален и народных домов. При этом отдых и досуг различных социальных групп существенно отличались: «ресторанный» отдых для нэпманов, коммерческие кинотеатры с широким репертуаром зарубежных фильмов для обывателей, рабоче-крестьянские клубы для широких народных масс.
Впрочем, клубы-клубами, а в хороший ресторан не прочь были заглянуть не только нэпманы.
«Выйдя из дежурки на улицу, объятую морозом, мы с Венькой пошли прямо к Долгушину.
…У Долгушина играла музыка. Две худощавые девицы, стоя на возвышении, пели тягучий цыганский романс. Их было видно в стеклянную дверь, отделявшую ресторан от вешалки.
У вешалки, как всегда, стоял огромный начучеленный медведь с белесыми стеклянными глазами, в которых отражался жёлтый свет керосиновой лампы-«молнии». И ресторан так и назывался – «У медведя».
В этом ресторане до революции кутили богатые купцы, торговцы пушниной, золотопромышленники. Поэтому ресторан был поставлен, как говорится, на широкую ногу, с расчётом на солидного посетителя.
Прежний его хозяин, Махоткин, после разгрома Колчака уехал, говорят, за границу. Уехали и многие его клиенты. Но кое-кто остался, приспособившись к делам и при новой власти.
Приспособился и Долгушин, бывший приказчик купца Махоткина.
В прошлом году он снова открыл этот ресторан, сохранив прежнюю вывеску и прежние порядки.
Публика, однако, стала более пестрой. Но и из этой публики хозяин выделял некоторых посетителей, оказывая им особый почёт.
Нас Долгушин обычно встречал у дверей.
Причастный к не очень чистым коммерческим делам, он слегка побаивался нас и, точно желая загладить давнюю вину, заботился и суетился больше, чем надо. Оттеснив швейцара, он сам помогал нам снимать полушубки и говорил возбужденно:
– Пожалуйте, прошу вас, господа.
– Господа в Байкале, – напоминал Венька.
– Вам жигаловские волки товарищи, – говорил я.
Долгушин дробно смеялся, будто услышал что-то невероятно смешное, и поспешно семенил впереди нас, крича на ходу:
– Захар, столик прибрать! Начальники пришли! Чистую скатерть! <…>
Мы презирали Долгушина.
И до сих пор мне непонятно, как мог он, не возмущаясь, терпеть наше такое откровенное к нему отношение.
Впрочем, за этим презрительным отношением скрывалось собственное наше смущение. Нам, комсомольцам, не следовало бы ходить в нэпманский ресторанчик. Но мы всё-таки ходили.
Нам нравились здесь и отбивные котлеты, и чистые скатерти. И скажу откровенно, цыганские романсы нам тоже нравились. Они звучали в табачном дыму, как в тумане, далеко-далеко».
(Павел Нилин, «Жестокость»)
Но не хлебом, как известно, единым. Зрелища во времена НЭПа также получили мощный толчок к развитию.
…В начале 1920-х годов кино ещё оставалось немым и чёрно-белым. Первый цветной кинофильм появился в 1922 году, а в 1926 году киностудия «Warner Bros» выпустила свой первый фильм со звуком и музыкой. Их первой работой, в которой персонажи заговорили, стал фильм «Певец джаза». Звуковое кино пользовалось бешеным успехом у публики, и студии работали круглосуточно.
Чрезвычайно популярна была мультипликация. Одним из первых популярных мультипликационных персонажей был кот Феликс. В конце 1920-х годов появилась студия Уолта Диснея и его Микки Маус, который дебютировал в 1928 году в мультфильме «Пароходик Вилли».
После принятия в 1920 году поправки к Конституции о предоставлении женщинам всей полноты гражданских прав, образовалось новое поколение женщин, менталитет которых существенно отличался от прежних. Ранее даже феминистки считали, что женщина должна иметь выбор между семьёй и карьерой, так как уделять достаточно времени и тому и другому не представлялось возможным. Новое поколение 1920-х годов желало совместить семейные ценности и успешную карьеру. Эти женщины стали уделять меньше внимания общественной активности по сравнению с поколением прогрессисток, они стремились на равных участвовать и побеждать в конкурентной борьбе.
В первые годы после революции появилась идея создания особой безрелигиозной коммунистической обрядности, процесс возникновения которой в значительной мере носил стихийный характер. Несмотря на это, основные сценарии «красных» обрядов были разработаны вскоре после окончания Гражданской войны.
«Красная обрядность» была попыткой советской власти заменить традиционные религиозные обряды новыми гражданскими, искоренить религиозные обряды и традиции за счёт вытеснения их советскими обрядами в рамках активной борьбы с церковью.
Новые обряды («красные свадьбы», «красные крестины», «красные похороны») имели ярко выраженный атеистический характер. Хотя и названия новых обрядов («красная свадьба» и др.) стояли в одном ряду с названиями старых, и прежняя форма (структура) того или иного обряда сохранялась, смысловое наполнение их было противоположным, несмотря на внешнюю имитацию «устаревших» традиций.
Становление в 1920-х годах советских праздников, обрядов и обычаев в советское время связывали с именами В. И. Ленина, Н. К. Крупской, А. В. Луначарского, Ем. Ярославского, П. А. Красикова, И. И. Скворцова-Степанова.
Советская мода 1920-х развивалась в двух противоборствующих направлениях: нэпманская мода на западный манер и «пролетарская» – одежда простых, удобных фасонов, с оглядкой на рабочую и военную форму, часто унисекс, с элементами, демонстрирующими классовую и партийную принадлежность. Например, самым популярным головным убором молодых коммунисток первых годов советской власти была красная косынка, повязанная на затылке узлом. Классовая составляющая моды затрагивается, например, в стихотворении В. Маяковского «О дряни» (1921) и повести А. Н. Толстого «Гадюка» (1928).
Чрезмерное внимание к моде, желание украсить себя, выделиться, привлечь к себе внимание противоположного пола воспринималось в идеологизированных слоях населения как недостаток сознательности, приверженность буржуазным ценностям. Типичными атрибутами «людей нового строя» были кожанка (куртка или френч из кожи), гимнастёрка, толстовка, военный ремень, фуражки.
Вместе с тем, второе направление советской моды развивалось в среде богемы и нэпманов. Наиболее популярными актрисами советского немого кино были Ольга Жизнева, Вера Малиновская, Анель Судакевич, Анна Стэн и другие. В целом, для советской городской моды 1920-х были характерны те же черты, что и для общеевропейской: женщины носили платья с заниженной талией, чулки, шляпки-клош, шарфы и накидки; мужчины носили костюмы из коверкота, фраки, фетровые шляпы и боты.
Курс, взятый на индустриализацию, потребовал качественного изменения системы потребления. Общественное питание стало необходимым условием этого процесса: назрела потребность в укрупнённых и механизированных предприятиях, способных оперативно накормить большие массы людей. Кроме того, в 1920-е годы был взят курс на высвобождение женщины из «пут» домашнего хозяйства и вовлечение её в производство.
Семейные ценности, характерные для русского уклада жизни, утрачивали свою актуальность. Была объявлена война «примусам», «домашним обедам» и «мещанским закопчённым кухням». Им противопоставлялись просторные, светлые залы общественных столовых.
«Он, директор треста, однажды утром, имея под мышкой портфель, – гражданин очень солидного, явно государственного облика, – взошеёл по незнакомой лестнице среди прелестей чёрного хода и постучал в первую попавшуюся дверь. Гарун-аль-Рашидом посетил он одну из кухонь в окраинном, заселённом рабочими доме. Он увидел копоть и грязь, бешеные фурии носились в дыму, плакали дети. На него сразу набросились. Он мешал всем – громадный, отнявший у них много места, света, воздуха. Кроме того, он был с портфелем, в пенсне, элегантный и чистый. И решили фурии: это, конечно, член какой-то комиссии. Подбоченившись, задирали его хозяйки. Он ушёл. Из-за него (кричали ему вслед) потух примус, лопнул стакан, пересолился суп. Он ушёл, не сказав того, что хотел сказать. У него нет воображения. Он должен был сказать так:
“Женщины! Мы сдуем с вас копоть, очистим ваши ноздри от дыма, уши – от галдежа, мы заставим картошку волшебно, в одно мгновенье, сбрасывать с себя шкуру; мы вернём вам часы, украденные у вас кухней, – половину жизни получите вы обратно. Ты, молодая жена, варишь для мужа суп. И лужице супа отдаёшь ты половину своего дня! Мы превратим ваши лужицы в сверкающие моря, щи разольём океаном, кашу насыплем курганами, глетчером поползет кисель! Слушайте, хозяйки, ждите! Мы обещаем вам: кафельный пол будет залит солнцем, будут гореть медные чаны, лилейной чистоты будут тарелки, молоко будет тяжёлое, как ртуть, и такое поплывет благоуханье от супа, что станет завидно цветам на столах”».
(Юрий Олеша, «Зависть»)
Там же:
«И незнакомец заговорил:
– Товарищи! От вас хотят отнять главное ваше достояние: ваш домашний очаг. Кони революции, гремя по чёрным лестницам, давя детей наших и кошек, ломая облюбованные нами плитки и кирпичи, ворвутся в ваши кухни. Женщины, под угрозой гордость ваша и слава – очаг! Слонами революции хотят раздавить кухню вашу, матери и жены!
...Что говорил он? Он издевался над кастрюлями вашими, над горшками, над тишиной вашей, над правом вашим всовывать соску в губы детей ваших... Он учит вас забывать что? Что хочет вытолкнуть он из сердца вашего? Родной дом – дом, милый дом! Бродягами по диким полям истории он хочет вас сделать. Жены, он плюёт в суп ваш. Матери, он мечтает с личек младенцев ваших стереть сходство с вами – священное, прекрасное семейное сходство. Он врывается в закоулки ваши, шмыгает, как крыса, но полкам, залазит под кровати, под сорочки, в волосы подмышек ваших. Гоните его к черту!.. Вот подушка. Я король подушек. Скажите ему: мы хотим спать каждый на своей подушке. Не трогай подушек наших! Наши ещё не оперившиеся, куриным пухом рыжеющие головы лежали на этих подушках, наши поцелуи попадали на них в ночи любви, на них мы умирали, – и те, кого мы убивали, умирали на них. Не трогай наших подушек! Не зови нас! Не мани нас, не соблазняй нас. Что можешь ты предложить нам взамен нашего умения любить, ненавидеть, надеяться, плакать, жалеть и прощать?.. Вот подушка. Герб наш. Знамя наше. Вот подушка. Пули застревают в подушке. Подушкой задушим мы тебя...»
Царицын располагался вблизи наибольшего приближения Волги к другой весьма важной водной артерии - Дону.
Царицын являлся узловой станцией трех ветвей железной дороги, связывающей через Новороссийск Волгу с Черным морем. Через ст. Грязи, Царицын соединялся с Петербургом, Москвой, всей средней и северной Россией, причем между Москвой и Царицыном курсировали скорые беспересадочные поезда. Через ст. Тихорецкую (Владикавказ. ж. д.) - с Ростовом-на-Дону, Новороссийском и Владикавказом. Через станцию Лихую (Козл.- Воронежск.- Ростовск. ж. д.) - с Ростовом-на-Дону, Воронежом и т.д. Соответственно этому в Царицыне имелись три вокзала и товарных станции. Главный вокзал - в центре города, на Воронежской улице. Ветка ж. д. (юго-восточной) проходила по берегу Волги к Нобелевскому городку.
При приближении к Царицыну с верховьев Волги, прежде всего открывались грандиозные сооружения сталелитейного завода, затем - так называемый "Нобелевский городок" и, наконец - сам город, разделенный небольшой речкой Царицей на две части - старый и новый.
Существовали две пристани: городская - для пассажиров и Волго-Донская - для грузовых операций.
В летнее время, с середины мая по конец июля, Царицын являлся оживленным пунктом скопления многочисленных пассажиров, направляющихся на Кавказ и минеральные воды, едущих из Петербурга, Москвы и всей обширной полосы центральной России.
В разгар сезона в Царицын приходили с верховьев Волги ежедневно 5 больших пароходов, которые все переполнены пассажирами. Гостиниц в Царицыне было 5: "Франция", "Столичные номера", номера Бр. Серебряковых, "Россия" и Косаговского.
Лучшая часть города группировалась около Торговой площади: здесь лучшие дома, красивые магазины, гостиницы. Неблагоприятная почва Царицына почти совсем лишала его растительности и единственный порядочный сад, находящийся против вокзала железной дороги, принадлежал этой дороге. Имелся еще, впрочем, небольшой частный сад "Конкордия" с совсем неважной растительностью.
Совсем в ином виде представлялся Царицын, когда заходила речь о его торговом и промышленном значении. В этом отношении он занимал одно из наиболее видных мест на Волге. Быстрый торговый рост Царицына обьяснялся его выгодным географическим положением на берегу Волги, вблизи Дона, в узлах железных дорог, соединяющих обе реки, и вместе с тем - обширный район внутренних и юго-восточных губерний с Каспием и всем Кавказом.
С развитием нефтяной промышленности на Кавказе, Царицын стал главным внутренним рынком по торговле керосином и нефтяными остатками, но постепенно утрачивал это значение, сохраняя за собой лишь крупнейшую роль транзитного пункта, через который проходили огромные транспорты нефти, закупленной без непосредственного участия Царицына. В высшей степени важную отрасль царицынской торговли составлял лес, отводящий Царицыну первое место в ряду волжских лесных рынков.
Третью важнейшую торговую отрасль составляла рыба. В Царицын стягивались огромные грузы рыбных товаров с Волги и Каспия и по железным дорогам расходились чуть–ли не по всей России.
Юридически НЭП был прекращен только 11 октября 1931 года, когда было принято постановление о полном запрете частной торговли в СССР. Фактически уже к 1928 году Новая экономическая политика была полностью свёрнута.
Однозначно, «разруха» в экономике была побеждена, однако потенциала для развития советской экономики НЭП обеспечил недостаточно – она пошла по пути планово-директивному. Как показало время, этот путь оказался в значительной степени тупиковым.
Впрочем, политическая цель НЭПа была достигнута абсолютно: население удалось отвлечь от мятежных настроений.
*При подготовке были использованы материалы из фондов Волгоградской ОУНБ им. М. Горького и иллюстративный материал, заимствованный из общедоступных ресурсов интернета, не содержащих указаний на авторов этих материалов и каких-либо ограничений для их заимствования.